Для него словно нет возраста, будто и нет течения дней, они всегда заполнены работой, полны огня, задора жизни, эдакого, как говорил классик, "черт побери", которое горит в крови и будоражит. Конечно, чисто внешне он не мог не измениться, поседел, да и силы, видимо, уже не те: годы есть годы, и им подвластны все. Но, по сути, он не изменил ни одной своей привычке: засиживается до глубокой ночи с интересным собеседником, мчится за сотни верст на открытие нового памятника, работает так, как может работать, наверное, только он, Фрид Согоян. Делает он это не из бравады, не из желания доказать что-либо себе или другим, не из пренебрежения к жизни, которую отчаянно и неистово любит, а потому, что такой вот Фрид Согоян его устраивает, никогда не подведет, и, стало быть, не надо что-либо менять в себе. Всем своим творчеством и образом жизни он утверждает излюбленную мысль о том, что мудрость - это умение и в старости сохранить непосредственность восприятия мира.